Призрачные хранители кладбищ
Последнее время заинтересовался британским фольклором. Нашел очень много интересных мифов, связанных с кладбищами.
Что такое Church Grim? Это персонаж английского фольклора - хранитель кладбища в виде черной собаки.


В ранние годы христианства существовала традиция хоронить жертвенное животное под фундаментом новой церкви. Понятно, что традиция скорее языческая, но однако она крепко укоренилась и в новой религии. Подобной жертвой хотели подарить зданию долгую жизнь. Но у животного были и иные обязанности.
Вокруг церкви всегда появлялось кладбище. И у каждого погоста должен был быть хранитель. У язычников подобным занимался первый похороненный на новом месте. Он должен был охранять некрополь от ведьм и прочей нечисти. В северной Ирландии должность была передающаяся: хранителем становился новый покойник до последующих похорон кого-либо.
Чтобы оберечь душу человека от такой непосильной работы, люди стали хоронить в северной части кладбища животное.
читать дальшеТакая традиция существовала не только в Британии, но и в других странах:
Швеция - Керкегримм - ягненок.
Дания - кладбищенская свинья.
Ниссы водятся также и в церквях. Те ниссе, которых называют киркегримами, обитают либо в колокольнях, либо в другом месте церкви, где могут найти убежище. Киркегримы поддерживают порядок в церкви и наказывают за любой учиненный в ней скандал.
В церкви Соро есть большое круглое отверстие в крыше, в котором обитает ниссе этой церкви. Об этом отверстии рассказывают также, что в прежние времена через него вылетел нечистый, когда священник произносил при крещении: «Изыди, сатана!» из народных легенд Дании.
Норвегия - ниссе. Говорят, раньше они жили почти во всех церквях Норвегии. Домик такого ниссе, напоминающий большое гнездо, может находиться в дыре в полу слева от входа в церковь, или на церковном чердаке, или на колокольне. Спит он в старом башмаке звонаря. Каждую субботу церковный ниссе вытирает пыль со скамей и кафедры, моет полы и выметает паутину из углов. Кроме того, он следит за тем, чтобы мыши не прогрызали дыры в органных мехах. Единственное, чего не любят церковные ниссе - это колокольный звон. Поэтому в день службы они или стараются уйти подальше от церкви, или остаются сидеть у входа, но закрывают уши руками, и, сидя так, приветливо кивают прихожанам
В Британии же это была черная собака - Жуть-с-церковного-двора.
Ее часто путали с другим призраком черной собаки, которая предвещает смерть того, кто ее увидит. Вообще образ собаки очень популярен на Британских островах.
Священник на похоронах может увидеть, как Жуть выглядывает с колокольни. Считалось, что по особым признакам Жути священнослужитель мог определить, куда направляется душа ново представившегося: в ад или рай.
маленькая статья на тему:
Согласно одному широко распространенному поверью, кладбища от ведьм и от нечистого охраняет дух, который является в обличье черной собаки. Те, кому случается его видеть, обычно принимают его за предвестника смерти. Именно он, указывает на связь между духом — хранителем кладбища и животным, принесенным в жертву при его основании, и указывает на то, что шведский Кёркегримм появляется в виде ягненка потому, что в Швеции в дни раннего христианства было принято зарывать под алтарным камнем ягненка, тогда как в Дании жертвенным животным обычно служила, так называемая, кладбищенская свинья. В Йоркшире жуть-с-церковного-двора можно видеть неподалеку от церкви не только ночью, но и днем в дурную погоду. Иногда в полночь жуть звонит в колокол, и это всегда предвещает близкую смерть, а во время похорон священник, если приглядится, может увидеть, как дух выглядывает с колокольни, и по его виду судить, попадет ли покойный в ад или в рай.
Существовало поверье, согласно которому первый покойник, похороненный на новом кладбище, и должен был охранять его от дьявола. Чтобы спасти человеческую душу от такой участи, в северной части кладбища хоронили черного пса без единой отметины, на которого и возлагалась эта обязанность. Аналогичное верование было распространено и в Северной Шотландии. Только шотландцы верили, что, наоборот, последний покойник, похороненный на кладбище, должен охранять его до следующих похорон.
BARGUEST, bargtjest, bo-guest, bargest (баргест) - в фольклоре Северной Англии злобный дух или хобгоблин; предвестник смерти или несчастья, чаще всего предстает в виде чёрного пса.
BLACK ANGUS (Чёрный Ангус) - чёрный пёс, предвестник смерти из Северной Англии.
BODACH (бодах) - в шотландском фольклоре потустороннее существо; в различных ипостасях: предвестник смерти, проказливый хобгоблин и боуги.
CAOINEAG, caoidheag, caointeach ["weeper"] (кинег, кидег, киньчех ["плакальщица"]) - названия банши в Шотландском Нагорье. Обычно кинег встречали вблизи водоемов, и по одним поверьям она невидима как валлийский кихирет, по другим напоминает бен-нийе ("прачку"). Свои фамильные кинег были у многих шотландских горных кланов: Макдональдов, Маккеев, Макмилланов, Фаркухарсонов, Мэтисонов и прочих.
CYHYRAETH (кихирает, кихирет) - валлийский дух-предвестник смерти, подобный ирландской банши; чаще всего описывается как бестелесное или невидимое существо, издающее гнетущие предсмертные стоны.
CWN ANNWN (кун аннун) - валлийская "дикая охота"; псы предвестники смерти.
GABRIEL RATCHETS, Gabble Raches, Gabriel's Hounds (Гавриловы трещотки, Гаврилова свора) - название "дикой охоты" в Северной Англии; предвещает смерть.
HELL-HOUND, Hell-beast, Churchyard-beast, "The Hateful Thing" (адская гончая, адский зверь, кладбищенский зверь, "злобное нечто") - существо, преследовавшее жителей нескольких деревушек на границе Саффолка и Норфолка.
SKRIKER, shriker ["screamer"], brash, trash (скрикер, шкрикер, "ревун", брэш, трэш) - чёрный пёс из Ланкашира в Англии; предвестник смерти.
WAFF, waft (вофф, вофт) - йоркширское название двойника-предвестника смерти.
На Руси тоже не отстали.
В церквях обитают не только священники и пономари. И даже не только прославленные своей бедностью церковные мыши. По твердому убеждению русских людей, в православных храмах жило и несколько иное население.
ЦЕРКОВНИК - дух, появляющийся в церкви или у церкви; появляющийся в церкви покойник.
Согласно традиционным представлениям, в церкви часто являются разнообразные сверхъестественные существа; мертвецы и нечистые могут по ночам отправлять в церкви свои службы. "Многие из здешних крестьян верят, что нечистая сила живет даже при церквях, в особенности на кладбищах, а также на мельницах, в казенных зданиях, например, в училищных..."
Тем не менее, сверхъестественные обитатели церкви редко именуются в поверьях церковниками. По имеющимся пока материалам, такое название отмечено на Русском севере, и под ним подразумевается покойник (дух предка), привидение, появляющееся чаще всего на церковной колокольне. Церковник имеет облик старика, человека в белом (в белой шляпе) и в обще сходен с колокольным маном.
Так говорит любопытнейшая книга "Русские суеверия" Марины Власовой (СПб, "Азбука", 1998, с.525).
Колокольный ман - это нечистый дух, вселившийся в тело мертвого колдуна, из тех, кого не принимает земля после смерти. Если в полночь забраться на колокольню, можно увидеть его сидящим в углу, в белом колпаке. Сорвешь с него колпак - будешь маяться всю жизнь: каждую ночь колокольный мертвец будет ходить под окнами, прося надеть колпак, а станешь надевать - тут и придушит злой колдун. Колокольным мужиком называется также привидение, боящееся колокольного звона и падающее вниз во время первых трех ударов набата, - поэтому многие осеняют себя крестным знамением только при четвертом ударе.Вообще колокольни считали местами страшноватыми, особенно ночью, а сами удары колокола наделялись волшебной силой. Не зря же колокольным звоном разгоняли градовые тучи, а больного или испорченного человека ставили под колокольный звон в надежде, что обуявший его нечистый дух не выдержит и убежит. Ночью церкви, часовни, колокольни служили прибежищем упырей, живых мертвецов и чертей, исчезающих с первым криком петуха. В некоторых местах, к примеру, было принято креститься только при третьем ударе колокола, потому что на звоннице якобы находится черт, который сидит и крепится, но при третьем ударе падает на землю.

Есть и забавный персонаж - Bogey-Beast.
Это привидение в виде скелета. Человеку навредить не может, но ему очень скучно, поэтому запоздалого путника любит попугать, бегая за ним с криками: "Отдай мне мои кости".

И, конечно же, Banshee (и Ночные прачки)
Согласно поверьям, баньши могут принимать любой облик - облака, тени, куста, девушки и т.п. До сих пор многие верят, будто их заунывный плач, называющийся Киэнинг и слышный по ночам, непременно предвещает близкую человеческую смерть. Автор "Демонологии и колдовства" сэр Вальтер Скотт полагал, что баньши не столько существо, имеющее облик, сколько зловещий смертный вой, наполняющий ужасом ночи Ирландии и нагорья Шотландии. Люди представляют баньши женщиной с длинными распущенными, черными волосами, в просторных одеяниях, с припухшими от слез глазами, или в облике мерзкой и уродливой старухи со спутанными седыми волосами. Фея баньши может быть и бледнокожей красавицей в длинном саване, а иногда может являться в образе рано умершей невинной девы - родственницы семьи. Заколдованный лес из артуровской легенды был населен прелестными феями. Одна из них, Жестокосердная дама, волшебница-искусительница, описанная поэтом Дж. Китсом, была баньшей, которая завлекала смертных странствующих рыцарей, вселяя в них безрассудную страсть, а потом оставляла их, лишенных воли к жизни, бродить по холмам "в угрюмом одиночестве и без смысла".
-О Банши-Имена банши
Банши в различных частях Ирландии называют по-разному. Общепринятым и повсеместно распространённым именем является ирл. bean sí, состоящее из bean — женщина, и sí — Ши, что вместе переводится как «женщина из сидов», из потустороннего мира. Наряду с общепринятым обозначением, во многих районах острова для банши имеются и свои, локальные имена, причём в некоторых районах острова до сравнительно недавнего времени применялось только локальное название.
Так, в графствах Лимерик, Типперэри и Мэйо обычным является имя ирл. an bean chaointe, что дословно обозначает плачущую женщину, плакальщицу. В юго-восточной части Ирландии имя банши образовано от ирландского слова badhbh (бадб), обозначающего агрессивную, страшную и опасную женщину. В средние века в Ирландии именем badhbh часто называли богинь войны. В графствах Лиишь, Килкенни и Типперэри распространено имя boshenta (бошента), производное от badhbh chaointe. В Уотерфорде банши называют bibe — байб. В Карлоу, Уэксфорде, а также на юге графств Килдэр и Уиклоу распространено имя bow — бау.
Происхождение образа банши
Банши, как полагают специалисты по ирландскому фольклору, не имеет прямых аналогов в верованиях других народов. Однако в бретонском фольклоре есть нечто схожее с банши — вестник смерти Анку, также подобные персонажи встречаются в валлийской мифологии. Это даёт основания предполагать, что образ банши уходит в древнюю кельтскую мифологию. Патриция Лайсафт, профессор Дублинского университета, посвятившая более 20 лет изучению образа банши в фольклоре, отмечает, что носители традиций практически не задумываются о происхождении банши, а воспринимают её как данность. Тем не менее, ей удалось сформулировать следующие представления о происхождении банши:
Фея
Весьма распространено мнение, что банши нечто вроде феи (fairy), такое объяснение встречается в некоторых литературных произведениях XIX и начала XX веков. Однако в настоящих народных преданиях о банши такое отождествление дается очень редко. В ирландской народной традиции феи — существа общественные, живут сообществами и ведут образ жизни, схожий с человеческим. Тогда как возвещающая о смерти банши — существо одинокое и все её отношения с человеческими существами определяются её связью со смертью.
Призрак
Большее распространение имеют следующие версии: банши не что иное, как призрак (дух) женщины-плакальщицы, так как оплакивание и рыдание одна из ее характерных черт. Некоторые ирландцы верят, что если плакальщица не выполняла свои обязанности подобающим образом, то и после смерти она продолжает оплакивать умирающих.
Покровительница рода
Одним из центральных аспектов легенд и преданий о банши является представление о том, что банши — это дух-покровитель той семьи, которую она оповещает о смерти, то есть между ними есть наследственная связь, это может быть также прародительница семьи.
По поверьям, банши есть не у всех ирландцев. В устных и литературных источниках семьи, смерть в которых возвещает банши, обозначаются как семьи с «О'» и «Мак», то есть считается, что банши сопровождает истинно ирландские семьи. Однако список фамилий таких семей гораздо шире, так как включает также семьи, происходящие от викингов и англо-норманнов, то есть семьи, которые поселились в Ирландии до XVII века.

Облик банши
Что касается описания внешнего вида банши, то тут мнения диаметрально противоположны. Одно остаётся неизменным — женский образ. Существует некий романтический образ банши, в основном в рассказах для детей, что это молодая прекрасная женщина с длинными белокурыми или золотыми волосами в длинном белом плаще с капюшоном. Банши описывают также как маленькую старушку, но опять же с длинными волосами, белыми или седыми. Вообще длинные волосы — это такая же отличительная черта банши, как и её крик. Реже встречается описание чёрных или тёмных волос банши, также как и тёмных или цветных одежд, так как совершенно очевидно, что в сумерках или темноте, времени, когда появляется банши, её проще увидеть именно в белом плаще и с белыми, часто седыми, волосами, что также подтверждает легенду о банши-старухе. Что касается головного убора, то он упоминается крайне редко, так как он был бы неуместен ввиду длинных развевающихся волос. Так как плащ банши в основном доходит до пят, обувь также упоминается крайне редко. Некоторые носители традиции считают, что она ходит босой.
Банши в легендах
Данный раздел является неупорядоченным списком разнообразных фактов о предмете статьи.
Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.
Встречающиеся легенды о встречах людей и банши весьма разнообразны по изложению, но объединены единым мотивом: встреча с потусторонним — опасна. Среди всех сказаний чётко выделяются три сюжета:
Мужчина ночью встретил банши, принял её за обычную женщину, попытался её обидеть. Банши отталкивает его и в наказание оставляет на его теле неуничтожимый след своей ладони или пальцев.
Мужчина, встретивший банши за стиркой, посмеялся над ней и сказал, чтобы она и его рубашку постирала. В результате банши может как незаметно снять с него рубашку и действительно постирать, так и задушить мужчину его же воротником.
Возвращающийся домой путник встречает банши, расчёсывающую волосы костяным гребнем. Он заполучает гребень и относит его домой, однако затем банши приходит за своей вещью и, угрожая, требует её вернуть. В итоге она получает гребень, демонстрируя при этом, что всё вполне могло закончиться куда хуже.
Говорят, что баньши плачут лишь по скорому покойнику из знатного рода, а плач нескольких сразу знаменует смерть кого-то великого.

Баньши. Эдвард Мунк.

Глава из книги Патриции Лайсафт и Татьяны Михайловой "Банши: фольклор и мифология Ирландии" (М.: ОГИ, 2007):
Банши и другие вестники смерти кельтского фольклора: суть и смысл «плача» как «послания»
Наиболее яркой фигурой, которая может по популярности своей соперничать с ирландской Банши, является, безусловно, бретонский Анку – скелет, который не только извещает о смерти, но и сопровождает умершего в Иной мир. Анку образ сложный, уже хотя бы по той причине, что персонаж это мужской, и поэтому все приведенные нами рассуждения об универсальной фигуре «пожирающей матери» к нему, вроде бы, не применимы. Анку – вопрос особый, именно поэтому мы решили вынести рассказ о нем в отдельный раздел (см. Приложение). Но аналогичные, или хотя бы – близкие банши фигуры сверхъестественных вестников смерти, которые одновременно являются и ее олицетворениями, присутствуют и в фольклоре валлийском[1].
Так, наиболее близким аналогом ирландской Банши может быть названа сверхъестественная женщина, носящая имя Gwarch Y Rhibyn (Гурах-и-рибин, букв. “старуха полосы”). Второй компонент названия представляет собой проблему, видимо, в данном случае под «полосой» подразумевается некое промежуточное пространство между этим миром и миром Иным, так сказать, «нейтральная полоса», где обитает существо, способное находиться одновременно в двух мирах. Данная интерпретация, как нам кажется, маркирует принципиальное отличие Гуарх от Банши, которая, если судить чисто по языковым данным, является генетически «женщиной сида», «женщиной из волшебного холма». Однако, повторяем, данная интерпретация имени персонажа носит скорее предположительный характер.
Данная фигура, надо отметить — изученная гораздо меньше, чем Банши, также, видимо, как полагал еще Дж.Рис, восходит к образу языческой богини-первопредка [Rhys 1901, 454], однако, как можем мы предположить, отделение нуминозного начала от эротического в традиции бриттской произошло в гораздо более законченной форме, чем в гойдельской, и поэтому характерный для ирландского нарратива образ puella senilis в валлийском фольклоре, как и в ранних преданиях, практически не встречается. Впрочем, надо отметить, что лишенной эротического начала изображается обычно и фольклорная Банши.
Видимо, прототипом Гурах могут служить персонажи типа старухи по имен Каридвен (Керидвен, возм. к Cerydd Gwen ‘белый упрек’?) из повести о Талиесине: она знает секрет высшей мудрости и варит в течение целого года в огромном котле «экстракт знания», которым собирается одарить собственного сына. Мальчик по имени Гвион Бах случайно первым пробует эту смесь и мудрость достается ему (ср. предание о Финне и «лососе мудрости», а также архетипический мотив о похищении демиургом у хтонического божества некой магической субстанции типа «меда поэзии»). Другим, отчасти параллельным Гуарх образом из нарративной традиции была в свое время [Sikes 1880, 219] названа странная «дева», которая в мабиноги Передур исполняет функции медиатора между этим миром и миром Иным, где находится замок Чудесной головы (одна из манифестаций Грааля):
И тут они увидели кудрявую деву, вид которой был крайне уродлив. Она ехала на желтом муле, подгоняя его хлыстом. Лицо ее и руки были черны, как сажа, а облик ее был страшнее, чем сама тьма. Щеки у нее были раздуты, лицо было длинным, кожа не нем висела мешком, нос ее был коротким, а ноздри — широкими. Один глаз у нее был серым, а другой — черным, и сидели они глубоко в глазницах. Зубы у нее были желтыми, как цветки ракитника, шея были длинной и кривой, а груди свисали до живота. Бедра у нее были широки и костлявы, тело ее было худым, а ноги толстыми (цит. по [Mabinogion 1977, 248]).
Хтонический характер Гуарх cохраняется и в уже более позднем фольклоре и также проявляется в ее монструозном облике: в отличие от Банши, она всегда изображается как уродливая старуха огромных размеров, но необычайно худая. У нее длинные темные зубы, которые торчат изо рта, белое лицо и, по отдельным свидетельствам, за спиной могут быть крылья, покрытые не перьями, а кожей, как у летучей мыши. Облик ее столь страшен, что ею пугают непослушных детей, известно также валлийское выражение Y mae mor salw a Gwrach y Rhibyn — «Она страшная, как Гурах-и-Рибин», обозначающее крайне уродливую женщину. То есть опять – облик трупа.
В том, что касается «вторичной атрибутики» данного персонажа, то, подобно Банши, она имеет длинные распущенные волосы (тема гребня при этом практически не зафиксирована) и, что характерно, также связана с водной стихией: Гуарх обычно можно встретить на берегу ручья или у колодца. Впрочем, по ряду свидетельств, она может также подойти и к деревне, чтобы постучать костлявой рукой в окно дома. в котором лежит человек, обреченный на смерть. В отдельных случаях, как и Банши, Гурах может появляться в облике птицы, однако птица эта имеет довольно специфический облик: у нее нет перьев и вся она обтянута кожей. В ряде районов считается, что данная птица, которая носит имя Lledrith (“призрак”) не является манифестацией Гурах, но представляет собой самостоятельный персонаж, обладающий теми же функциями — предрекать смерть. Однако, повторяем, данный образ является менее изученным и поэтому найти для него точное место в системе персонажей валлийского фольклора оказывается сложнее. К тому же, как принято считать, Гурах редко можно увидеть, и она обычно проявляет свое присутствие лишь на уровне слухового восприятия.
Если плач Банши напоминает скорее стон или рыдание, то звук, который издает Гурах гораздо определеннее: в том случае, если его слышит женщина, муж которой должен скоро умереть, Гурах кричит — Oh! fy ngwur! fy ngwr! «О, мой муж, мой муж!»; если предполагаемая жертва ребенок — крик Гурах звучит как — Oh! fy mlentyn, fy mlentyn! «О, мое дитя, мое дитя!». Соответственно мужчина, у которого должна умереть жена, слышит этот крик как — Oh! fy ngwraig, fy ngwraig! «О, моя жена, моя жена». Если умереть должен сам человек, которому является Гурах, ее крик звучит обычно как долгий стон, не носящий вербализованного характера. Таким образом, как мы видим, механизм предречения смерти полностью соответствует тому, который был уже отмечен нами в связи с ирландской Банши: объявляя человека умершим и оплакивая его, супернатуральный персонаж оповещает о его гибели (или — приближает ее?). Интересно, что в отличие от ирландской фольклорной традиции, интрпретирующей плач Банши в первую очередь как знамение смерти, но не как ее возможную причину, в валлийском фольклоре можно встретить рассказы о том, что тому или иному человеку удалось «отвратить» смерть: так, в рассказе, датированном 1878 г. повествуется о некоем крестьянине, к дому которого ночью подошла Гурах и стала рыдать и стонать; собрав все свое мужество, он высунулся из окна и крикнул: «Уходи, иди в Снаффер Инн (название соседней деревни) и больше никогда не возвращайся!». Гурах ушла, и на следующий день стало известно, что живший на краю данной деревни фермер ночью внезапно скончался”» (см. [Sikes 1880: 218]).

Другим традиционным «вестником/носителем смерти» в валлийском фольклоре является мужской персонаж, известный под именем Кихирает (Cyhyraeth). Интерпретация данного обозначения не ясна. Так, К.Бриггс соотносит данное имя с шотландским caoineagh ‘плач’ (по покойному) и видит в нем заимствование [Briggs 1977: 86]. Дж. Рис соотносил имя данного существа со средневаллийским kyhyrau ‘сухожилия’ и, таким образом, видел в нем указание на его облик: это скелет, обтянутый сухожилиями, у которого нет ни мяса, ни кожи [Rhys 1901: 453]. Составляет проблему также определение пола данного существа. Так, как отмечает Дж.Рис, при употреблении с определенным артиклем y это имя приобретает мутированную форму y Gyuyraeth, что является показателем женского рода. Однако, в то же время, по отношению к нему же обычно употребляется личное местоимение ef ‘он’, что дает Сайксу основание сделать вывод, что это персонаж мужской [Sikes 1880: 221]. Видимо, в данном случае мы имеем дело с достаточно распространенным переносом чисто грамматической категории на лексическую (ср. ирл. falith букв. “власть” со значением ‘князь, властитель’ и др.).
Облик Кихираета не достаточно ясно описан, поскольку он, как принято считать, обычно не является людям, но лишь издает характерные стонущие звуки. В отличие от Гурах и от ирландской Банши, его «стон» имитирует не столько погребальный плач, сколько протяжный и мучительный стон умирающего от тяжелой болезни. Согласно традиции, появление Кихираета является знамением не смерти вообще, но либо смерти насильственной или вызванной несчастным случаем, либо — коллективной смерти, которая должна будет постичь деревню в результате эпидемии. Так, в книге Сайкса приводятся многочисленные свидетельства лиц, которые слышали этот стон-знамение: общим для всех является во-первых, осмысление данного звука именно как стона-страдания, а, во-вторых, его «плавающий» характер — звук обычно слышен в начале как бы издалека, затем он приближается, доходит до своего апогея, переходит в вой, который обычно раздается трижды, а потом опять постепенно стихает, «отдаляясь».

Место, где раздается данный звук, с одной стороны, связано с местом грядущей гибели человека (или группы людей). Кроме того, стон Кихираета часто слышен возле церкви, где данное лицо будет погребено. С другой стороны, как и многие персонажи данного типа, Кихирает связан с водной стихией, в данном случае — с морем, и его стон часто смешивается с ревом волн. Характерный «вой» слышен, например, во время бури и, как считается, предвещает гибель рыбакам, которые в это время находятся в море (что, как мы понимаем, может носить и вполне материалистическое объяснение).

Строго говоря, мы не можем утверждать, что описанные нами персонажи валлийского фольклора (как и бретонский Анку), объединяемые общими функциями — оповещать о приближающейся смерти при помощи имитации какого-либо звука, сопровождающего как само умирание, так и погребение, являются разными персонажами. Ведь говоря об ирландской Банши, мы отмечали, что в разных районах она может носить разные «имена». Видимо, во всех указанных случаях мы имеем дело с манифестацией одной и той же идеи, которая по своей природе и должна иметь разные манифестации, подобно тому как принципиально недискретен и сам фольклорный текст. Точнее — мы находим много случаев реализации одной и той же мифологической функции — «знамение смерти» (знамение, естественно, очень условное, поскольку предречение и причина смерти, как показывает материал, обычно не отделимы друг от друга). Обращаясь вновь к ирландской традиции, мы можем сказать, что не только Банши может выступать под разными именами, но и ее функции могут в отдельных районах исполнять — русалки, которые самим фактом своего появления, далеко не всегда сопровождающегося стонами и плачем, могут знаменовать смерть короля. Так, например, в Анналах четырех мастеров отмечается, что в 887 г. возле Тайльтиу показалась длинноволосая русалка, у которой было неестественно белое лицо и длинный нос и, как пишет далее хронист «Конхобар, сын Гланнаган, король Уи Фиайлге, сгорел после этого в церкви» (цит. по [Benwell, Waugh 1961: 64]). Впрочем, данный вопрос, как нам кажется, и не может быть разрешен принципиально, важнее в данном случае для нас другое — постоянно присутствующий в кельтском фольклоре мотив звукового сигнала, оповещающего о смерти, видимо — сигнала-вести из Иного мира. Механизм данного «сигнала» также практически универсален — он имитирует какой-либо звук, связанный со смертью, то есть звук, который должен будет произведен в будущем.
Обращение к валлийскому фольклору показывает, что далеко не всегда данный «сигнал», знак, посланный из Иного мира, может связываться с тем или иным сверхъестественным персонажем. В отдельных случаях это может быть просто — звук, не имеющий рационального объяснения, однако, что следует отметить, данный странный звук обладает особым обозначением, указывающим на его обобщающий характер. Так, словом Tolaeth принято обозначать звуковой сигнал, который считается знамением смерти, но который по своему характеру может в значительной степени варьировать. Так, данным словом называется, например, не имеющий объяснения звук ударов молотка, в таких случаях его принято интерпретировать как «удары молотка по крышке гроба» (аналогичное явление отмечено и в бретонской народной традиции: странное постукивание интерпретируется как стук кареты Анку, на которой он увозит тела умерших). Другой слуховой манифестацией данного знака могут служить не понятные звуки, напоминающие удары колокола, в таких случаях принято говорить, что «рядом прошла невидимая похоронная процессия», что в конечном итоге предвещает близкие похороны кого-либо из жителей деревни[2] . Аналогичным образом интерпретируются и странные звуки, напоминающие церковное пение. Знамением смерти считается и вой собаки, причем как вой конкретной собаки, которая, как считается в русской народной традиции, «воет к покойнику», так и неопределенный, разносящийся в воздухе вой «псов Иного мира». Как знак приближающейся смерти могут быть «прочитаны» в принципе любые звуки, не имеющие рационального объяснения. Так, Сайкс приводит в своей книге рассказ о том, как некий фермер с женой услышали поздно ночью, как дверь их дома вдруг начала хлопать и по всей кухне стали раздаваться шаги. «Джон, Джон! — вскричала испуганная жена, — “Что это?”. Зажгли свет, но дверь оказалась закрыта, а кухня была пуста. Через два дня после этого их сын, отправившийся ловить рыбу, утонул» [Sikes 1880:227]. Действительно, когда в дом принесли какое-то время спустя его тело, входная дверь хлопала, а кухня была полна людей. Таким образом, механизм интерпретации данных знамений, как мы видим, базируется уже не на регулярности и изначальной заданности его как символа (как в случае с Банши или с Гурах), но скорее на окказиональных причинно-следственных связях, являющихся уже частью сознания реципиента. Надо отметить, что интерпретация подобных знамений часто происходит уже post factum, хотя, в принципе, тенденция объяснять практически любое непонятное явление как «дурной знак» является характерной для народного сознания в целом.
При переходе традиции эпической в фольклорную мы можем наблюдать сдвиг от фигуры пророка-прорицателя, наделенного сакральным знанием, но все же имеющего человеческую природу, к чисто мифологическому персонажу, а затем и просто — нерациональному явлению. Путь этот проходит несколько этапов: так, пророчица Кайльб в саге Разрушение Дома Да Дерга, которая предрекает и, одновременно, вызывает гибель короля Конайре, описана компилятором скорее как монструозная женщина, полу-человек — полу-демон, но не как представитель Иного мира (характерна ее поза: на одной ноге с зажмуренным глазом, которая демонстрирует, что данный персонаж находится в мире ином лишь наполовину) в полном смысле этого слова. Бадб, Син и другие, подобные им персонажи, обладают человеческой природой в несколько меньшей степени и исполняют обычно функции медиаторов и обладают вследствие этого двойственной природой. Персонажи, подобные Банши или Гуарх, человеческой природы уже не имеют, это персонифицированные знаки Иного мира, знамения, которые исполняют функции сигналов о предстоящем событии (смерти) и которые соответствующим образом интерпретируются подготовленным реципиентом. Интересен в данной связи эпизод из рассказа Неуловимый принц Г.К.Честертона, действие которого происходит в Ирландии: английская полиция нанимает ирландскую девушку, которая должна имитируя крик Банши оповестить о появлении скрывающегося от властей ирландского аристократа. Один из действующих лиц, ирландец по происхождению, который посвящен в эту тайну, воспринимает данный «сигнал» тем не менее как знамение его скорой гибели и, действительно, вскоре погибает во время перестрелки. Следующим этапом развития данной темы является отказ от персонификации знака и замена его неким аморфным знамением (неясный звук, видение похорон, звон колокола и проч.). Таким образом, мы можем сказать, что воплощение знамения смерти проходит путь «от пророка к примете».
Но несмотря на различия, наблюдаемые в нарративной традиции и в фольклоре, механизм предвещения смерти остается практически постоянным: это всегда декларирование (иногда в форме метафорической) как уже свершившегося события, которое должно иметь место в будущем, причем, как правило, в будущем ближайшем. В ситуации предречения смерти пророком (друидом) на уровне языковом предсказание оформляется еще как футурум, однако, когда мы начинаем иметь дело с персонажами, имеющими сверхъестественную природу, ситуация меняется. Так, Бадб в Разрушении Дома Да Хока говорит, что моет сбрую короля который умрет (ирл. robeba), однако сама сбруя оказывается в этот момент уже покрытой кровью, что демонстрирует промежуточный, медиативный, характер как самого персонажа, так и механизма знамения в целом. Фольклорные же знамения, оказываясь в данном случае на внешнем уровне синонимичными магическим вредоносным действиям и заклинаниям, будучи переведенными в план языка, являют собой скорее перфекты (ср. «результатив» в народном заговоре). Гуарх оплакивает близкого человека, банши – также оплакивает (хотя и не вербально) потомка королей, издавая при этом, по сути, те же звуки, которые во время реальных похорон издают традиционные ирландские плакальщицы (в свою очередь – отождествляющиеся с посланницами из Иного мира, провожающих умершего в последний путь из мира живых). В валлийском же фольклоре существует поверье – человек, который вскоре должен умереть, вдруг слышит шум шагов, напоминающих медленную поступь похоронной процессии, и даже иногда – видит такую процессию: но участники ее – не реальные люди, а те же «обитатели холмов» (валл. – teulu). Таким образом, как можем мы сделать предварительный вывод, явление Иного мира всегда осмысляется как послание из будущего, где данное событие уже имело место.
В связи с этим встает вопрос об осмыслении направления движения времени в Мире Смерти и Мире Жизни. В принципе, формулируя эту проблему иначе, мы можем поставить вопрос о пространственном размещении будущего в ирландской мифо-поэтической традиции и/или в традиции фольклорной, что, как нам кажется, не совсем равнозначно.
Пророки и пророчицы видят какие-то элементы будущего, явленного только им в силу их экстраординарных способностей. Примеров здесь можно найти множество, причем, естественно, далеко не только в одной ирландской традиции. Но в целом эффект подобного про-видения строится на идее, что будущее расположено где-то в ближнем пространстве, к которому медленно, но неуклонно приближается точка «здесь и сейчас». «Видение» этого будущего, причем видение с точки зрения ирландского компилятора иногда почти буквальное, расположенное в том же пространстве, но в отдалении (а следовательно - и отдаленно во времени) описано, например, в одной из редакций саги Похищение быка из Куальнге (в так наз. «Первой редакции»). Так, после рассказа о вырубке леса для прохода войска («Направились к тому лесу воины и мечами прорубили дорогу для своих колесниц. С тех пор и называется это место Слехта (букв. “просека” - Т.М.) близ Партрайге Бека, к юго-западу от Кенаннас на Риг») в “Книге Бурой коровы” добавлено:
Другие же считают, что именно там и была встреча Медб с пророчицей Федельм, о чем мы уже рассказывали. И так тогда ответила Федельм Медб, что пришлось вырубать лес. “Посмотри, каким видишь ты мой поход” (mo fhechtas) - сказала Медб. “Трудно мне это” - сказала девушка, - “Не удается моему взгляду пройти сквозь лес.” “Этому мы поможем” - сказала Медб - “мы вырубим этот лес» [TBC 1976: 10].
Как нам кажется, этот «наивный» хронотопический образ заслуживает дальнейшего самостоятельного анализа, однако сейчас для нас важно, что находящееся в некоем ближнем пространстве будущее доступно для восприятия и интерпретации далеко не каждому человеку, а напротив – лишь избранным. Более того, в этой же сцене с пророчицей Федельм говорится, что для того, чтобы увидеть будущее, ей необходимо было прийти в особое экстатическое состояние шаманистского толка (imbas forosnai). Однако, сам мир будущего при этом как бы остается неизменным и направление движения времени не нарушается. Вектор приложения силы при этом также остается неизменным и подчиняющимся рациональным законам: из прошлого в будущее через точку «настоящее».
Совершенно иную картину мы видим в традиции фольклорной, в которой вектор направления сигнала оказывается инверсированным: из будущего в настоящее[3]. В эпизоде с Бадб, моющей в воде у брода окровавленную сбрую и доспехи обреченных на смерть воинов, этот зрительный образ оказывается доступным всем, подобно тому, как плач банши оказывается доступным для восприятия всех, даже тех, кому он и не предназначен (вспомним «запасливых торговцев»). То есть, иными словами, плач банши являет собой направленное послание из мира будущего, осмысляемого как Иной мир, конвенциональность которого оказывается зашифрованной в достаточно прозрачной символике погребальной обрядности. Валлийские параллели, как нам кажется, делают наш вывод еще более обоснованным. Но при этом встает вопрос: а в каком же направлении тогда движется время в этом «ином мире»? Не в противоположном ли нашему? Признаться, мы не решаемся дать однозначный ответ на этот вопрос…

---
[1] О предания шотландцев мы рассуждать не станем, поскольку по сути все они являются диалектными вариациями на тему все той же Банши.
[2] Явление “похорон” может, напротив, носить и чисто визуальный характер. Как в валлийской, так и в ирландской народной традиции, отмечается вера в то, что “малый народец” оповещает о приближающейся смерти при помощи особого спектакля: человечки несут гроб и делают вид, что оплакивают покойного (иногда — смеются). Данное видение всегда расценивается как знамение смерти.
[3] Как мы уже в свое время отмечали, аналогичная имитация элементов погребальной обрядности в мире живых носит совершенно иной характер. При сопоставлении имитации погребального плача банши и аналогичной имитации рытья могилы королю Муйрхертаху в саге Смерть Муйрхертаха, сына Эрк сразу обращает на себя внимание один момент, а именно – разноправленность модальности. Если епископ Кайрнех, имитируя погребение, стремится погубить короля и для этого направляет особым образом оформленный сигнал в Иной мир, плач банши, напротив, оказывается направленным из Иного мира в мир людей, и поэтому то, что в первом случае имеет скорее характер вредоносной магии, в втором – предстает как весть (см. также об этом в нашей работе [Михайлова 1998]).